Проза жизни - Страница 53

— Не может быть! — перебила его Тереска, не сумев сдержать изумления. — Все-таки удалось? И давно?

— Да почти в начале учебного года, в первых числах октября он устроил себе перевод в Варшаву. Четырнадцатого уже явился первый раз на лекции. Он ушёл, снял однокомнатную квартирку и пытается примкнуть к золотой молодёжи.

— Зачем? — спросила Тереска, с трудом переведя дыхание.

— Затем, что он влюбился. Такая потеха, помереть можно! Встретил в «Орбисе» девушку, а потом гонялся за ней по всей Польше. В «Орбисе» он купил ей билет до Кракова на тот самый поезд, которым собирался ехать сам, надеялся, что они поедут вместе, а оказался в одном купе с её бабушкой. Он наладил со старушкой дипломатические контакты, узнал, что внучка собирается в Познань, и прямо из Кракова махнул туда. А девушка, как оказалось, уже успела вернуться из Познани в Варшаву. Дальше идут сцены как в романе — он с цветами и конфетами таскался к бабушке, чтобы узнать у неё варшавский адрес внучки, врал как по нотам, даже асом контрразведки притворялся, но адрес девушки в конце концов достал. Достал и пропал. В могучем порыве чувства или несказанной глупости — точно пока не установлено — устроил себе перевод в Варшаву неведомо каким чудом. На лекциях бывает, но видно, что телом он тут, а душой — в местах иных… Тебе не холодно?

Необходимость справляться с удушьем и тяжестью в области желудка, при этом сохраняя прежнее выражение на лице, довела Тереску до дрожи. Она с силой стискивала зубы, чтобы не допустить их стука. Смысл рассказанной Збышеком потешной истории пока что полностью до неё не доходил, она осознала только, что случилось нечто ужасное, какой-то катаклизм, землетрясение, затмение солнца, катастрофа, взрыв галактики. Сейчас надо было все выслушать и все вытерпеть, думать можно потом.

— Нет, — ответила она с усилием. — То есть да, я чуть-чуть озябла, на улице такая мокрень. Интересно, как она выглядит.

— Может, напоить тебя горячим чаем?

— Нет, благодарю, не стоит, мне скоро уходить. Интересно, как она…

— Худая, чёрная, должен признать, весьма эффектна, только слишком уж малюется. Мне это не нравится, зато Богусю очень по вкусу. Я их как-то видел вместе, Богусь с неё не сводит бараньих глаз. Здорово его забрало!

Збышек беспечно рассмеялся. Тереска выдавила из себя какой-то звук, имитирующий смех. До сей минуты её не покидала надежда, что, может, это какая-то другая, не та из «Орбиса»… Она почувствовала, что больше не в силах притворяться.

— Мне пора, — нервно сказала она, срываясь со стула. — Я забежала на минутку, у меня ещё полно дел. Позвони как-нибудь.

— Обязательно, ты тоже звони. Подожди, ты зонтик забыла!

Дождь падал равномерно и монотонно. Мокрые шоссе и тротуары блестели в свете фонарей. Молодой человек, появившийся из-за утла улицы, увидел её на противоположной стороне — она шла медленно, ссутулясь, понурив голову. Зонтик её закинулся на спину, вода стекала с мокрых волос на лицо. Девушка казалась воплощением отчаяния. Молодой человек вспомнил, что уже видел её однажды, только тогда ярко светило солнце… Нет, ничего подобного, тогда тоже лил дождь, светило не солнце, а её глаза. Видимо, с ней случилась беда, а может кто-то обидел. Молодой человек с досадой подумал о неотложном деле, не позволявшем ему подойти и предложить помощь…

Тереска только тогда поняла, что зонтик закинулся назад, когда вода стала стекать с мокрых волос за воротник. Она подняла зонт над головой, но затем забросила его назад.

«Пускай течёт, — подумала она злорадно, — по крайней мере не будет видно, что лицо заплакано…» Слезы текли у неё из глаз столь же обильно и непрерывно, как дождь. Ноги ступали по лужам, но она шла, не обходя их, тяжёлым и медленным шагом. Погода была под стать её чувствам.

Все кончилось резко и необратимо. Угасли всякие надежды, к чертям пошли глупые мечты. В день именин Богусь был в Варшаве… Все время он был в Варшаве… Девушка из «Орбиса»… Нет, это уж слишком!

Плакал весь мир, плакало разбитое сердце Терески.

Невозможность уединиться в какой-нибудь каморке или подвале, спрятаться, как прячутся больные звери, переполнила чашу горечи. Даже погоревать спокойно было негде и некогда.

Тереске казалось, что после —такого удара она не оправится до конца жизни. О самоубийстве она почему-то не помышляла, зато была твёрдо убеждена, что остаток своих дней проведёт в воспоминаниях о погубленной любви.

Вернувшись в тот дождливый вечер домой, она пыталась биться головой о стенку, но быстро свои попытки прекратила, потому что шершавая штукатурка обдирала кожу на лбу, к тому же стук вызывал гул и сотрясения всего дома и только украсил её лоб не замедлившей вскочить шишкой.

Ни школы, ни репетиторства бросить было нельзя. Окаменеть в отчаянии, укрыться под чёрной вуалью — о таком даже мечтать не приходилось. Неблагоприятствовавшие горю обстоятельства в скором времени привели к тому, что Тереску охватила ярость.

Ярость эта имела всяческие последствия, но удивительнее всего отозвалась в даваемых ею уроках. Содержание задач, ставших, пожалуй, слишком оригинальным, привело к тому, что тайны математической науки прочно оседали в мозгах её питомцев. Внезапное улучшение отметок у Мариолки и Тадзика было столь поразительным, что через неделю новые ученики сами пошли ей в руки. Теперь она имела возможность привередничать.

К счастью, все это происходило в школе, а на территории школы состояние духа Терески странным образом улучшалось. Она не противилась дополнительным нагрузкам, а потом уж обязана была держать данное слово. В школе, среди людей и среди дел, отчаяние почему-то теряло свою силу, опускалось на дно души и вылезало на поверхность только в одиночестве, быстро заполнявшимся тоскливыми думами. Сидя за столом в тишине своей комнаты и глядя в окно на голые деревья и холодный заплаканный мир, Тереска чувствовала себя смертельно, безнадёжно, безгранично несчастной.